– Верес! – тихонько прозвучало в ответ.
Аурелия замолчала, слезы мгновенно высохли, и она напряженно вслушалась в неровное дыхание мужчины.
– Верес! – повторил он и медленно открыл глаза.
Склонившись над ним Аурелия замерла, изнутри знакомых глаз на нее смотрел совсем другой человек, как будто давно прятавшийся на дне, и, наконец, решивший показаться.
– Верес! Позови! – глаза закрылись и дыхание выровнялось.
Скорее придумав, что ей нужно сделать, чем поняв, Аурелия побежала в подвал, где в маленькой комнатушке лежало распростертое тело с почти родным лицом, черты которого были так сильно похожи на черты его палача.
– Верес! – все еще слабо веря в успех, Аурелия решила все же попробовать. – Верес! Очнись! Ты – живой!
Аурелия положила привычно руки на тело: одну – на голову, другую – на грудь. И заглянула в лицо. На нее смотрели все те же глаза. Тот, кто прятался на дне чужой души, отозвался, вернулся, улыбнулся… Он просто убежал от пыток, от боли, от страха, от горечи поражения и предательства. Убежал в свою кровь на родных руках, в чужую и неуютную душу, в сырую хмурую осень и глаза без улыбки – в своего родного брата, который становился его убийцей. Так уж случилось – палач, выполняющий свою работу с чувством тягостного долга, и его жертва – молча принимающая чужой приговор, исполняемый тем, кто всегда присутствовал в его жизни… До самой смерти…
После выздоровления братьев, Аурелия провела в замке еще некоторое время. Она возвращалась в пыточную комнату еще несколько раз.
Каждый раз после ее посещения, Аурелии снился один и тот же сон. Какой-то человек приводит ее на огромную площадь, вымощенную булыжником, и, оставив в центре, уходит. Она не видит его лица, потому что не смотрит на него, боковым зрением улавливает только силуэт, это – сутулый крупный мужчина.
Она остается на этой большой площади, оглядывается по сторонам и видит, как на нее несется табун лошадей. Они очень крупные, красивые, сильные и быстрые. Когда они приближаются, Аурелия понимает, что ее рост едва доходит им до спины. Внутри появляется страх, что они ее затопчут, девушка как можно сильнее вжимает голову в плечи, но остается стоять на месте. Лошади проносятся мимо, огибают одинокую фигуру и скачут дальше. Она видит, как море серых и коричневых спин расступается, не касаясь, не зацепляя и не травмируя девушку, потому что они все – каждый из них – видят ее. Некоторые лошади с наездниками на спинах, некоторые – с пустыми седлами. Она смотрит на них и думает о том, что ей тоже стоит вскочить в одно из седел и поскакать вместе с ними, но почему-то остается стоять на месте и ждать того человека, который ее на эту площадь привел.
Когда табун проносится, на краю площади появляется этот человек и приводит для нее лошадь, за которой ходил. Она – низкорослая (спина едва доходит девушке до пояса), толстая и неуклюжая. Когда Аурелия на нее садится, то падает вместе с ней и понимает, что эта лошадь ей не подходит совершенно, и девушка не хочет на ней ехать. Человек настаивает, и Аурелия начинает с ним спорить, отказываясь на нее садиться. В голове пульсирует мысль о том, почему он решает за нее и дает самую некрасивую, слабую, толстую лошадь? Ей обидно, досадно и в душе зарождается злость. Девушка понимает, что упустила много хороших подходящих лошадей. Но в следующий миг успокаивается, понимая, что точно для себя решила, какая именно ей нужна. А значит, скоро она у девушки будет.
Вот и сейчас она просыпалась с мыслью о том, что знает, что нужно делать, а при окончательном пробуждении испытала лишь желание рассказать о сне Боргу, и услышать от него пояснения, как будто он о ее собственном сне знает куда больше, чем сама Аурелия. Безликий молчаливый слуга покорно стоял около кровати, держа в руках кувшин и полотенце. После ее пробуждения он медленно и церемонно поставил кувшин на прикроватную тумбочку, накрыл его чистым полотенцем и удалился.
Стол был уже накрыт, двое мужчин при ее появлении, молча поднялись со своих мест и опустились обратно. Две пары разноцветных глаз, показывающих одно и то же. Аурелия так и не узнала, как братья примирились и примирились ли. Как обычно в замке чаще стояла тишина, чем звучали разговоры. И как ни странно, Аурелия решила в этот раз не задавать вопросов, наслаждаясь изысканными блюдами…
– Ты, наконец, поняла. В тебе не хватает силы еще одного чувства, оно – самое сильное, и с ним ты станешь великим лекарем. Остальные оттенки ты найдешь в пути. А теперь вам надо идти. – Тишина рассыпалась на осколки от звука, вдруг ставшего таким родным, голоса.
– Я думала, что теперь ты меня отпустишь?
– Я тебя отпускаю!
– Домой! – растерянная Аурелия ничего не могла больше сказать…
– А что у тебя там, в том месте, которое ты называешь домом? – спросил Борг.
– Ну… Жизнь… – Аурелия вдруг поймала себя на мысли о том, что начинает забывать о том, что у нее там. Слово «дом» перестало для нее что-либо значить, кроме памяти о мрачном замке, в котором она провела последние месяцы: – И куда мне теперь идти?!
– Не тебе! Вам! – Борг посмотрел на брата долгим взглядом, и добавил чуть тише, обращаясь к Аурелии: – Ты ему нужна!
Аурелия вспомнила слова, сказанные им в самом начале их знакомства: «Ты – лекарь и твой долг – отдавать, лечить, быть там, где в тебе нуждаются, и отдавать тому, кто попросит».
«Вот опять, меня просит не тот, кто во мне нуждается», – грустно подумала Аурелия, и поймала себя на внезапно наступившей легкости, как будто разжалась долго сжатая пружина, как будто теперь у нее появился смысл, цель, миссия… И у нее и у маленьких черепов – возвратных глаголов, вернувших ее действиями две ставших важными для нее жизни. После пробуждения Борга и Вереса они превратились в таблички и рассыпались в пыль. Ей приснился мужчина с немигающим взглядом, и он сказал ей: «Спасибо».